День пардусников отметился негаданно и без напряга. Звездой вечера стал Сырожа, инкогнито прибывший к нам три дня назад, но разоблаченный досрочно, потому что с мостика на велике уже никуда. Не, правда, это была одна из самых счастливых встреч - утром даже не подозреваешь, что вообще что-то будет, потом вспоминаешь, какой день, потом оказывается, что все могут и хотят, да еще и Сырожа!
Наконец я естественным образом пришла к тому, что действую сообразно трем вещам: в изучении любого нового теорию сразу сопрягаю с практикой и не задерживаюсь надолго на временах Аристотеля, потому что времени мало; если это новое еще и трудное - надо браться сразу, нет смысла растить нагрузку постепенно, в мозгу связок нет, рвать нечего; когда незнание по-прежнему черная дыра, из которой тебя вытягивают необходимости и интерес, если на прошлой неделе умел столько, что сейчас смешно, а на следующей надеешься уметь столько, что сейчас страшно, - это хорошо и правильно, и так теперь будет постоянно, и останавливаться нельзя, увы и ура.
У нас пионы и дожди. Я беру цветок междупальцами, как коньячный бокал, и его тяжелой мокрой кудрявой башки хватает, чтобы полностью погрузить лицо. И это даже лучше, чем второй абзац.

Illuminate me

Бросил читать «Осень патриарха». Не могу. Вообще не могу ничего читать. Фраза Адорно о том, что писать стихи после Освенцима — это варварство, обрастает новыми смыслами. Кажется, что всё зря: все книги, все песни. Все лучшие слова, которые были сказаны, прозвучали напрасно.

В какое же славное время на пардусников пришлось больше одного походика, поэтому я жду рассказа о вашем. Мы же пошли на Бабуган из Виноградного - сначала по бумажке с маршрутом достигли горного озера, а потом развилок оказалось больше, чем надо, а ручьев - меньше, поэтому мы пошли просто на вершину. Кроме степных и садовых бывают лесные пионы, они такие:

Случайно всё-таки вышли к Ак-Чокраку, и пока оттуда поднимались на яйлу, в овраге слева лаяла лиса. По верху  неслись облака, в дырки было видно и горное озеро, и Алушту, и дальше, а на вершинах вокруг лежал снег, и есть даже фотки всего, но они настолько с планшета, а было так прекрасно, что я не буду их показывать.
В тумане я наткнулась на маунтинбайкера, который готовился к спуску, а потом пролетел с грохотом мимо меня и вниз. Я помнила, что в последний путь он оделся ярко-зелено, и, когда спускались вниз, всё смотрела по сторонам, чтобы вызывать ему спасателей. Хотя он, наверное, уже пил кофе в Алуште на лавочке.
Лесная дорога обратно шла через сырую тенистую низинку, там кормились кабаны с подросшими поросятами, и мы из-за поворота врезались прямо в стадо. Когда поняли, что они вокруг, подобосрались, но тактично остановились и разговораивали, чтобы кабаны знали, где мы, и тактично разбежались. Потом мы малость заблудились, было уже девять, и пока не нашли трассу, я шла с палкой и каждые 30 шагов подобсиралась орала "xей-хей!" для профилактики.
А в воскресенье я ездила в Сербию:

Какое же славное время сейчас, лучшее в году! Уже 30-го вечером мы до полуночи с Коняшкой пили какао на Горького и обсуждали новую общую тему. Вчера решили собраться пораньше и, конечно, собрались к вечеру, выгуливали одного на четверых ребенка и, как последние в мире люди, катались на последних в мире качелях на последней в мире детской площадке, когда дождь тоже наконец собрался, и мы бежали и мокли, а потом пили чаёк и переодевались в Шырку, как когда-то переодевались в Мура. Сегодня полдня ленилась и смотрела фотки Хорватии, зашла на далекие улицы выходного города, возилась с автотестами в пустом офисе, закинув ноги на соседний стол, снова встретилась с пардусниками и впитывала весну ботаническую, никуда не спеша. И так же уютно, что впереди еще два огромных дня, одна забота сейчас - доесть ужин из-за усталости, ночью будут визжать нервные стрижи и пахнуть сирень, а утром опять свобода и восторг.